Искусство – не поле для войны

– Алексей, расскажите, как проходил фестиваль и какой проект вы на нем представляли.

– Мы уже второй раз на «Белых ночах». Конечно, в прошлом году это событие освещалось гораздо более активно. Тогда город даже оплатил нам дорогу. На этот раз пришлось поехать на свои кровные. Но это не помешало нам получать удовольствие от происходящего. В самом центре Перми развернулся фестивальный городок. Вход туда был абсолютно бесплатным для всех желающих. Кроме посещения площадок с современной музыкой и палаток с сувенирами гости мероприятия могли окунуться в бассейн или посетить художественные выставки.

– Вот о художественных выставках поподробнее. Какие работы вы представили на зрительский суд?

– Мы привезли в Пермь цикл фоторабот под названием «Шедевры, которые мы потеряем. Яма». Нам пришла идея положить камни в центр композиции классических произведений великих художников. Самые известные из них: «Крик» Эдварда Мунка, «Автопортрет» Ван Гога, «Дама с серёжкой» и «Учитель» Рембрандта, ну и фрагмент из Босха. Мы видоизменили и сфотографировали эти шедевры. Получилось нечто… особенное. Эти работы года два отлеживались, а потом сам собой появился проект «Яма». Эта серия – целый мир, история о космосе. Мы хотели, чтобы возникло ощущение музея на заброшенной космической станции. Чтобы человек приходил, видел знакомые с детства шедевры, в которых что-то изменилось. Как будто бы космос постепенно внедрился и в человеческое искусство.

Кроме всего прочего на нашей выставке в режиме нон-стоп шло видео советского режиссера Павла Клушанцева. Он один из немногих (если не единственный) из отечественных режиссеров, за которым на Западе закрепилась репутация именно фантаста. Клушанцев первым попытался совместить два киножанра – научно-популярное кино и научную фантастику, в результате чего в кино появилось принципиально новое направление – научно-фантастический киноочерк, к сожалению, так и не нашедший в нашем кинематографе последователей. Профессионал в своем деле, он совершенно кустарными методами создавал ощущение космоса, которое сейчас сложно воспроизвести и на хорошем компьютере. Я взял один из его фильмов, который назывался «Метеориты», и прикрепил эту мистическую линию к нашим работам…

…Автор этой статьи один за одним пересматривает «каменные шедевры», которые удивительно гармонируют с космическим пространством. Камни в центре композиции не отпугивают, а, напротив, раскрывают новые, другие смыслы. Шедевры, которые мы потеряем, не канут в Лету, а переродятся – реинкарнируются…

– Наверняка нашлись и те, кто посчитал такую вот переработку прекрасного кощунством...

– Конечно, есть и такие люди. Искусство бывает двух видов – музейное и живое. И всегда есть защитники музейного искусства и ненавистники всего нового и, наоборот, люди, которые не могут постоянно молиться на старые святыни и никуда не двигаться. На самом деле искусство – не поле для войны. Старые каноны – это прекрасно, но и новому надо давать дорогу. То есть художники классической школы скажут, что наши картины – это издевательство. А ведь мы не меньше их любим мировые шедевры, которые лежат под этими камнями. Просто мы так выражаем нашу любовь. Пытаемся прикоснуться к великому. Это наша вера в искусство. Что плохого в том, что художники любят Ван Гога настолько, что хотят как-то поучаствовать в его творчестве?

Поэтому я не понимаю, как относиться к обидчивости некой группы людей, которые считают классические шедевры незыблемой догмой. Самое плохое, что это получает поддержку и на высоком правительственном уровне. Сейчас как раз такой виток – откат в запретительский, советский режим.

– Однако именно в Советском Союзе рождались самые яркие таланты, создавались удивительные произведения искусства, наполненные остросоциальным, двойным смыслом. У вас вдохновения не стало больше, после того как культуру начали «рубить»?

– У нас не наглое искусство. Не социальное. Нас скорее интересуют общемировые вещи – как мы умрем и как мы родились. Наше творчество – попытка связать две эти составляющие. А окружающая жизнь выбрасывает в социальное, в то, что не является нашим интересом в искусстве. Вот и нет вдохновения. Напротив, хочется скорее отстраниться от окружающих событий. Слишком много времени тратишь на борьбу и переживания. Вот, например, работы, которые мы привезли в Пермь, делались, когда не надо было думать, что ты пойдешь по улице с кем-то не тем и тебя посадят на 15 суток. А сегодня так может быть. Для свободной страны это неприемлемо.

– Говорят, что в Перми по примеру Твери начали зажимать современное искусство.

– Да, действительно, власти там недавно сменились, и новый губернатор сказал, что будет переносить все артобъекты, которые понаставил его предшественник к музею современного искусства. У меня невольно возникло ощущение дежа-вю. Культуру поджимают везде.

– Может быть, причина тут не в современном искусстве, а в личности самого Марата Гельмана?

– Но это несправедливо! Этот человек чуть ли не единственный в своем роде, который действительно здесь и сейчас делает историю. А вокруг говорят, что он только ворует. Ведь невозможно не заметить деятельности Марата Гельмана в Перми!

Когда результата не видно – одни слова: «мы улучшаем библиотеки в селах», «мы прокладываем новые трубы», вопросов о воровстве как-то не возникает. А ведь никто не видит ни библиотек, ни труб. Это, видимо, правительственная тайна – на какие дела уходят бюджетные деньги. Ведь миллиарды рублей грохаются на пустоту, на то, что никто не видит. А когда есть продукт, все его видят, а многие люди от него радуются, то у толпы появляется желание крикнуть: «Не может быть все хорошо! Наверняка он где-то наворовал!».

– Последние события, связанные с сокращением дотаций на культуру, действительно вызвали огромный резонанс у деятелей искусств. А ведь творчеством нужно заниматься не для признания…

– Конечно, не для признания, тем не менее любому художнику его очень хочется. Тщеславие – одна из черт, необходимых творческому человеку. Искусство невозможно без желания чувствовать себя мессией. Даже если ты делаешь табуретку.