В нашем городе вряд ли найдется еще одна квартира, в которой жили бы сразу два почетных гражданина: один - области, другой - Твери, причем каждый, кроме того, является еще и дважды лауреатом литературной премии имени Салтыкова-Щедрина и обладает другими почетными наградами. Ответ на вопрос, кто же эти двое, найти легко. Это супруги: писатель Евгений Борисов и актриса Наина Хонина. Звание народной артистки России героиня нашей публикации Наина Хонина получила 32 года назад. А в мае исполняется 60 лет ее службы Тверскому театру драмы.
На посту
– Вот и листаю страницы жизни! – рассказывает Наина Хонина. – 60 лет как я на тверской сцене! Ты эту цифру вместить можешь? Я не могу. И я не знаю уже, где я, кто я. Я постоянно в игре, жизнь стала сценой. Выхожу на улицу, и моей сценой становится Трехсвятская. Нельзя пройти по ней, чтобы кто-то не сказал мне добрые слова. С мужем идем как-то, подходит женщина и – прости меня, так было! – говорит: «Как я рада вас видеть! Вы - лицо нашего города». Я понимаю ответственность, которая ложится на нас, но не знаю, как реагировать на такие слова. Или вот еще, это было года два назад, но меня очень тронули слова одного немолодого мужчины. «Как давно я вас знаю, – сказал он, – я помню красную в клеточку юбочку, в которую вы были одеты». Я тоже помню эту юбочку, в которой выходила в спектакле «Я не отдам тебя, любимый», потому что в детстве мечтала именно о такой.
– Когда же вы надевали эту юбочку на спектакль?
– 57 лет назад! Смешно. Почти столько же мы живем в этой квартире. Когда переехали, поначалу не могли привыкнуть к уличному шуму – трамвай, который еще ходил по улице Урицкого, так называлась Трехсвятская, ужасно грохотал по ночам.
– Жалеете, что сейчас трамвая нет?
– Я считаю, нельзя так с городом поступать. Людям нравился трамвай: удобно забираться, можно держаться за поручни, что особенно важно для пожилых. Приятно сидеть и смотреть в окошко… Магазин, в который я постоянно хожу, – мой. Если муж идет без меня, спрашивают: «Что случилось? Почему Наина Владимировна не зашла?». И город – мой, и театр – мой! Я никому его не отдам. Папа Жора, как мы называли нашего главрежа Георгия Георгиевского, руководил филиалом школы-студии МХАТ при Калининском театре драмы. Приехал Родомысленский, ректор школы-студии, которому мы показывали нашу дипломную работу, «Бесприданницу». Я играла Ларису. После сдачи он сказал мне, что МХАТ хочет ставить «Бесприданницу», и предложил мне эту роль. Я сказала: «Нет, спасибо» и набросилась на папу Жору, присутствовавшего при этом разговоре: «Вы хотите меня с рук сбыть? Как вы можете? Вы же нас приучили служить театру, беречь его!». Он нас так учил, что театр – это храм, в него уходят, как в монастырь, то есть навсегда. Меня потом приглашали Товстоногов, Акимов, звали и другие театры, но я, как черепаха Тортилла, храню огонь у нарисованного очага.
– Эту роль вам вручил Георгиевский?
– Я сама ее взяла.
– И, как мальчик из рассказа «Честное слово», встали на пост.
– Папа Жора ушел из нашего театра в 1966 году. Представляешь, сколько мне пришлось стоять на посту?
Море любви, море трагедий
– Тверские зрители помнят вас в многочисленных драмах и трагедиях. И когда вдруг вы стали выходить в комедийных ролях, это стало для них открытием. И пьесы-то были так себе, но как уморительно смешно вы играли!
– А какие ты пьесы помнишь?
– Из последних – «Море любви». Много пьес Рацера и Константинова, они выходили одна за другой. Благодаря этим драматургам мы узнали про ваш комедийный дар.
– Да, было много трагедий – и в самолете я горела, и в омут бросалась, и вот - комедии.
– С появлением комедий для вас что-то новое открылось?
– А как же! Слава богу, в театре следили за профессиональной судьбой актера. Вера Андреевна меня и переключила.
– Чтобы вы не захлебнулись в этом трагедийном море?
– Конечно! Вот сейчас нет худрука, и мы вдруг стали никому не нужны. Академический театр! Но никому до этого нет дела. Министр культуры был в городе не раз. Ну хотя бы зашел, поинтересовался, как живет провинциальный театр. Худрук заботится об артисте, независимо от того, как у него складываются с ним отношения. У меня не всегда все было гладко, но когда был простой, Вера Андреевна говорила: «Наина, выбирай для себя пьесу».
– И другим артистам тоже?
– Наверное. Тебе вверена труппа, ты должен заботиться о каждом человеке. Работал у нас в театре замечательный человек – инспектор сцены Николай Потапович Пастухов. Он следил за занятостью актеров, и, когда у кого-то не было ролей, он говорил: «Георгий Адольфович, у нас артист без работы».
– Есть в театре актеры, которые проработали здесь больше, чем вы?
– Нет, конечно. Остался один Виталик Синицкий, но он попозже пришел… Была у меня попытка побега – из-за конфликта с режиссером решила уйти со сцены. Отнесла заявление об уходе секретарю, пришла домой, а через час звонит Вера Андреевна и гневным голосом говорит: «Ты с ума сошла! Запомни: Хонина – это театр. Театр – это Хонина! Не дури. Я заявление не подпишу». И бросила трубку. Когда хвалят, это приятно, но когда на тебя взваливают такую ответственность…
Красная юбочка в клетку
– Героиня вашей книги «Амнезия» потеряла память, вернее, делает вид, что ничего не помнит.
– Это последняя моя книга. И я ее посвятила моим актерам, для которых театр – храм. Я пишу о том, что люблю в театре и что не приемлю – это такие качели, и на этом принципе все и построено. Кругом все рушится, и как удержать?..
– Что рушится?
– Кроха сын к отцу пришел, и спросила кроха: что такое хорошо и что такое плохо? Что нравственно и что безнравственно? Смыслы утеряны, все кувырком. Когда я много лет назад на доске расписаний прочитала, что мне повысили ставку, стало так стыдно, что побежала к папе Жоре и попросила этот приказ аннулировать, потому что считала себя недостойной этого повышения. Я переживала о том, что подумают обо мне коллеги. Ты представляешь? Сейчас, если бы мне повысили ставку, никуда бы не побежала.
– Наверное, потому что время стало другим.
– Я об этом и говорю. Амнезия – это когда я забываю себя, ищу и нахожу в том месте, где я стыдилась повышения зарплаты. Вообще, знаешь я заигралась: 60 лет, а если еще прибавить два года работы в других городах… Впереди юбилей, и я ночами не сплю, все вспоминаю судьбы моих героев. Я сыграла около 140 ролей, и ведь все они остаются в тебе. А где я сама, не знаю.
– У вас потрясающе интересная жизнь. Она не ограничивается традиционными ролями бабушек – или что там еще выпадает женщинам пенсионного возраста? Их десятки, и одно только перечисление становится увлекательным занятием.
– Бери больше! Я люблю цифры. По моим подсчетам, у меня было 34 мужа, один из них отказался от престола («Царь Федор Иоаннович»), другой сбежал («Долги наши»). А еще барон Мюнхгаузен, Александр Сергеевич Пушкин, Михаил Иванович Калинин (была такая пьеса Каменского). Я – трижды мать-героиня, у меня 20 дочерей и 10 сыновей, один из них – Иосиф Сталин. Я владела 19 профессиями, самые простые из них – это секретарь райкома партии, разведчица, буфетчица, актриса, журналистка. В СССР было 15 республик, и почти все эти национальности я сыграла. А еще я была чилийкой, американкой, англичанкой, немкой. Я и сейчас прихожу после спектакля домой и ночью продолжаю играть роль. Вчера перед спектаклем давление 190, я умирала на сцене 19 раз, а после спектакля – давление уже 130. Муж смеется: «Иди нас цену, играй!».
Сейчас у меня пошли бабушки, все очень разные и все дорогие, – испанская («Деревья умирают стоя»), французская («Восемь любящих женщин»), русская («Вечно живые») – вчера мы с Варварой Капитоновной прожили войну. Обожала мою бабу Пашу, это «Шутки в глухомани». И последний подарок: еврейская бабушка в пьесе Наташи Серовой «Ужин с ангелом». Я сыграла ее два раза на сцене ТЮЗа. В зале – такие овации! В невероятной эйфории я вышла из театра и сломала ногу. С этого момента моя жизнь пошла наперекосяк. Потом я сломала ногу второй раз и еще раз. Видишь, я хромаю, но ничего…
– Мария Стюарт – ваша лучшая роль?
– Не знаю. Я была очень удивлена, когда Вера Андреевна сделала мне этот подарок. Была у меня такая история два года спустя, после того как «Мария Стюарт» сошла со сцены. Иду я по улице рядом с горсадом, и вдруг мне в спину голос: «Товарищ Мария Стюарт!». Оборачиваюсь: торговец цветами лет 19, обликом - Лель. Я подхожу, и он вручает мне букет цветов. По этой улице, где находились цветочные ряды, я больше не ходила, чтобы не выглядело так, что я будто бы напрашиваюсь на букет.
Как-то уже прошло прилично времени, идем с мужем за Волгой перед «Шайбой», где цветы продают. «Товарищ Мария Стюарт!» – слышим. Поворачиваюсь, все тот же Лель протягивает мне букет. И это еще не конец истории. Так получилось, что я попала в больницу на Горбатке и день своего рождения проводила там. Стук в дверь, открываю: две девушки. Одна держит большой букет роз, а другая – огромный вазон тюльпанов, просто целую клумбу. Они поздравили меня с днем рождения, рассказали, как сбежали из больницы за цветами, а продавцу объяснили, что нужен букет для одной актрисы. Он говорит: «Я одну актрису знаю – Хонину». И отдает для меня эту клумбу.
Думаю, это был он, Лель. И мне хотелось бы знать, что могла сделать французская королева с этим мальчишкой. Ну ладно, юбочка клетчатая, но Мария Стюарт?..