Недавно мы отметили 77 лет со дня Великой Победы. 77 лет, как советские солдаты стерли с лица Земли нацистскую угрозу и обеспечили будущее не только своей стране, но и всему миру.
В архиве РИА «Верхневолжье» хранятся письма ветеранов, в которых они рассказывают о войне, боевых подвигах и возвращении к обычной жизни. Письма присылались в редакцию газеты «Тверская жизнь» в далеком 1995 году. Сегодня мы вновь публикуем их в проекте #письмапамяти – по этому хештегу в Интернете можно найти все публикации проекта.
Одно из них – это переданные журналистом Анатолием Сафоновым фронтовые записки писателя Бориса Полевого. В годы войны они работали вместе военными корреспондентами.
В одной из них Борис Полевой рассказывает о своем первом интервью, взятом у Павла Ротмистрова, руководившего на тот момент освобождением Калинина.
"В ноябре 1941 года я только что получил удостоверение специального военного корреспондента, потрепанную «Эмку», наскоро выкрашенную в правдистском гараже в какой-то невероятный ядовито-зеленый цвет, кучу добрых напутствий от начальника военного отдела полковника И. Г. Лазарева и новых редакционных друзей и прибыл на Калининский фронт.
Не переодевшись в военное, я с решительностью неопытности заявил о желании выехать на самый горячий участок только что организованного фронта. В оперативном отделе к этому отнеслись иронически. Но красная книжечка правдиста действовала, и поэтому, хоть и неохотно, все же сказали, что самый интересный участок – это отрезок Ленинградского шоссе под Калинином у так называемого Горбатого моста, переброшенного через полотно Октябрьской железной дороги.
- А где найти командный пункт бригады? – спросил я.
- Вчера он был здесь, - усмехаясь, сказал офицер, подчеркнув слово «вчера». – Вот тут, в церкви, на погосте Николо-Малица, – и он карандашом отметил эту церковь на моей новенькой карте.
Потом мне сказали, что связи с командным пунктом нет с утра, и попасть туда с севера, с запада, с юга, а может быть, и с востока трудно. Предупредили, что последняя обходная дорога, связывавшая штаб с Большой землей, возможно, захлопнута. Было сказано: до восстановления проводной связи туда попасть и думать нечего.
Но красная книжечка в кармане гимнастерки обязывала. Я решил, что именно здесь получу материал, достойный «Правды». Мы направились вдвоем: я и корреспондент Совинформбюро Александр Евнович. Его военный стаж был на несколько дней больше моего.
В картах я разбирался тогда плохо, но места были с детства знакомые, много раз исхоженные в поисках грибов и ягод. Это дало нам, двум простофилям, возможность обойти дороги, на которых уже сидели немецкие танковые засады, и по руслу узенькой речушки Межурки добраться до штаба, находившегося фактически в окружении.
Началось с того, что часовой, неожиданно возникший из-за завьюженных кустов, скомандовал:
- Ложись!
Команда была подана на русском языке. Мы, покорно тиснувшись носом в снег, стали ждать прихода караульного начальника. Небритый сержант в танкистском шлеме, наведя на нас автомат, разрешил подняться, принял пароль, дал отзыв, просмотрел документы.
- Нам в хозяйство Ротмистрова, - сказал я.
- Пошли!
Караульный начальник указал глазами на вытоптанную в снегу узенькую стежку. В церкви царила промозглая полутьма. Угол был пробит снарядом, на полу лежал снег. Старинные своды гудели от грома близких разрывов. В боковых притворах стонали раненые, которых было некуда выносить. Люди спали у стен. Прямо на полу, в изломанных позах, в каких их свалила усталость. В углу, под разбитой иконой, охрипшим голосом выкрикивал позывные радист. За золотым кружевом уцелевших «царских врат» виднелось несколько фигур в закопченных полушубках, склонившихся над картой, лежащей на полу. Нас подвели к невысокому круглолицему человеку, у которого в петлицах можно было разглядеть три шпалы. Он рассеянно козырнул спутнику, экипированному по форме, потом окинул мой, вызывавший в тех условиях подозрения костюм: штатское пальто с шалевым воротником, лыжную каскетку, болотные сапоги.
Человек с тремя шпалами долго вертел в руках новенькое удостоверение, рассматривал печать, сверял фотографию. Наконец, убедившись, что, несмотря на нелепость нашего появления, мы те самые, за кого себя выдаем, отрекомендовался:
- Старший батальонный комиссар Шаталов, - и тут же спросил, какой черт нас сюда занес.
- Я хочу взять интервью у командира бригады полковника Ротмистрова, - сказал я как можно увереннее, как и подобает правдисту.
- Интервью? – иронически сказал комиссар. – А оружие при вас есть? Нет? Ну, знаете ли, немедленно получить оружие. Немцы же рядом. Связи с армией нет!
Командир бригады полковник Ротмистров, невысокий ростом, неширокий в плечах человек с серым от усталости, но чисто выбритым лицом и резким тенорком отдавал отрывистые приказы, кого-то распекал по телефону или переспрашивал.
Наконец выдалась свободная минута. Мы двинулись к командиру. Он сидел у стола один, наклонившись, будто близоруко изучал карту. Приблизившись, мы увидели, что полковник спит. Под ногой хрупнул снег. Он сразу поднял красные от усталости глаза.
- Обстановку? Зачем вам рассказывать обстановку? Выходите за дверь и увидите. И к чему все это? Отсюда не только корреспонденции послать, но и выйти нельзя. Впрочем, если угодно, записывайте.
Он положил на руки клонившуюся от усталости голову, поднял брови, чтобы не дать закрыться слипавшимся глазам и стал диктовать тихим голосом, с трудом выговаривая каждое слово:
- Третьи сутки веду тяжелый танковый бой на рубеже село Медное – Горбатый мост. Противник – авангардная танковая группа генерала Горта в составе шестидесяти средних и легких машин, рвется по шоссе в направлении Торжка. Его предполагаемая цель: разорвать связь между нашим и Северо-Западным фронтом. Моя цель – срезать вражеский клин на шоссе, разгромить врага. Мои наличные силы… впрочем, это не пишите. Это не для печати, - он снизил голос. – У меня всего девять танков. По ночам гоняю по шоссе тракторы. Понятно? Мое решение? Сражаться до конца. Все!
Через мгновение Ротмистров уже спал, положив голову на стол, прямо на карту. Еще спустя мгновение сухой, подтянутый, спокойным голосом уже распекал какого-то командира, оставившего несколько домов на окраине деревни. Приказывал ему отбить эти дома.
Неприятельский клин, нацеленный на стык фронтов, был подрезан под самое основание. Я послал тогда первую корреспонденцию, которая так и была озаглавлена: «Крушение генерала Горта». Она не прошла. На Калининском участке готовилось большое наступление. Нельзя было привлекать к этому фронту внимание неприятельских штабов".
***
Еще одно письмо написано бывшим капитаном медслужбы Ксенией Степановой накануне 50-летия Победы.
В нем она рассказывает о работе медиков в военных условиях. В 1941 году Ксения Арсеньевна окончила Томский мединститут, и в июле 1942 добровольно вступила в ряды Советской армии.
" Были упорные бои под Старой Руссой, где и был убит мой муж, хирург. По моей просьбе меня перевели в хирургический взвод. Так и работала до конца войны.
Шел непрерывный поток раненых. Первое время - в голову, грудь, нередко с открытым пневмотораксом с кровавыми брызгами вокруг раны, с затрудненным дыханием. Затем стали поступать раненные в брюшную полость, верхние и нижние конечности и с травматической ампутацией. Много было тяжелых раненых. Их везли на лошадях, машинах и даже собаках. Легкораненые шли пешком. Были и тяжелые, с газовой гангреной. Их приходилось оперировать отдельно, чтобы не инфицировать других. За эту работу отвечала я. Иногда приходилось делать ампутацию, широкие лампасные разрезы от сустава до сустава, не давая инфекции распространяться дальше в сложных условиях тамбура палатки, на коленях.
В хирургическом отделении работала и врач Тихомирова Л. П. Это о ней Борис Полевой написал «Доктор Вера». Да, 50 лет прошло, а военные годы отпечатались в жизни навсегда".
В проекте #письмапамяти участвуют издания крупнейшего медиахолдинга региона "РИА «Верхневолжье: «МК в Твери», «Тверские Ведомости», «ТОП-Тверь» и «Тверьлайф».
По этому QR-коду можно перейти в специальный раздел сайта «ТОП-Тверь», где в одном месте собраны все опубликованные письма.