Страна простилась с Романом Виктюком. Выдающийся режиссер свое служение русскому театру начал в Калининском ТЮЗе. Недолгую историю отношений с нашим театром и городом мы знаем из воспоминаний актеров и самого мэтра.
«Гений» от Мастрояни
Труппа познакомилась с ним летом 1968 года. И уже с первых репетиций все почувствовали, что столкнулись с чем-то необычным. Новый главный режиссер был молод, длинноволос, темпераментен. Кричал актеру: «Гений!», а если что-то не нравилось, метался по залу, кидался стульями. Он говорил странно: «Так, от портала к порталу – флюидочки, пошли флюидочки». Чичирки, манюрки, какие-то непонятные непристойные слова, необычные мизансцены, непривычная актерская пластика. Он ввел понятие воздуха, атмосферы, с его приходом в спектаклях появились паузы, что было почти сенсацией. Постановки поражали яркостью, открытостью, музыка в спектаклях стала действующим лицом, не просто приложением к словам и действию. На репетиции Виктюка можно было ходить как на самостоятельное зрелище. Виктюк позволял присутствовать при интимном процессе, акте рождения своего спектакля. Зрительный зал во время репетиций был полон.
В тот период на площади у театра собирались толпы зрителей, спрашивали лишний билет. Уже тогда за ним закрепилась слава человека-легенды, и потом все годы жизни не иссякал повышенный интерес публики и к мастеру, и к его работам. Он не раз рассказывал, причем очень смешно и каждый раз с новыми подробностями, о том, как появилась идея создания легендарного спектакля «Коварство и любовь». На встрече со студентами Тверского колледжа культуры эта история звучала так:
– Сто лет со дня рождения Ленина. Как вы знаете, была такая великая актриса Таня Самойлова. Ее муж работал в «Правде». Выше нет. Я ему говорю: «Давай сделаем статью о том, что ты пишешь пьесу для Калининского театра имени Ленинского комсомола, и называется она «Март начинается в апреле». Он спрашивает: «О чем?». Я отвечаю: «О Ленине молодом». Вышла статья, здесь ждут, когда же будет спектакль. И вот меня вызывают в обком. Я не знаю, где он, но недалеко от ТЮЗа. Девять утра, они с субботнего перепоя, лица мрачные, запах чудовищный. Я вышел к трибуне. Ленин сзади, красный стол. А я в клетчатой польской куртке. «Я вам доложу то, что волнует меня и должно волновать и вас. Столетний юбилей вождя, – сочиняю на ходу, – в музее Ленина я нашел переписку Крупской и Цеткин. Клара пишет: «Ленин просил меня передать, что он мечтает, когда победит советская власть, первое, что нужно узнать молодежи, – трагедию великого Шиллера «Кабалэ унд либе»». В зале тишина. Что-то они слышали, имя вроде знакомое, замотали головами, оживились. Я дал лозунг Маяковского про Ленина, который с портрета войдет в нашу жизнь, и они разрешили выполнить просьбу Клары Цеткин. На афише театра было написано: «К столетию рождения Ленина – «Коварство и любовь».
Премьера прошла на «ура». В это время снимался фильм «Подсолнухи», Марчелло Мастрояни и всю группу повели на «Коварство и любовь». Марчелло бегал по театру и кричал: «Дженио!». Я, говорю, Роман, а не Женя. Узнал потом, что слово означает «гений». Лица молодых ребят в этом спектакле его потрясли. «Такого театра нет и в Европе, – написал он, – я не мог представить, что в Сибири (он почему-то решил, что Калинин – это Сибирь) может быть такой уровень».
Самая дорогая и жестокая игрушка
А вот как о том времени вспоминает актриса ТЮЗа Ольга Солодухина:
– В своем первом спектакле, «Мне хочется видеть сегодня тебя», Виктюк занял всю труппу. А через год говорит мне: «Я ненавижу детские спектакли. Вы будете ставить детские, я а – свои». Я поставила «Димку-невидимку», новогодние представления, восстанавливала спектакли Ящининой, а он – «Джаз и привидение», «Коварство и любовь». А меня в своих спектаклях не занимал. Он вспоминал об этом, когда приезжал потом в Тверь. Обещал, что приедет и поставит пьесу на меня. Не получилось… У него своя форма, свое направление, к нему нужно привыкнуть. И артисты, которых он привел с собой в Калинин, его же и начали травить. Он своеобразный, он – не для всех. Смешной он. Ранимый очень. Мне было его жаль, очень.
Молодой режиссер недолго работал в ТЮЗе: после премьеры в газете появилась жуткая статья, и его уволили. Спустя годы Роман Виктюк говорил: «Из всех человеческих игрушек театр в своем механизме, в интимной стороне своего существования, – самая соблазнительная, самая дорогая и, конечно, жестокая игрушка. Такой игрушкой для меня был Калининский театр юного зрителя».
– Они меня увольняли, выгоняли, – рассказывал Роман Григорьевич. – Я приехал в Москву. Шансов никаких. Взял две 15-копеечные монеты – я умел так бросать их, что можно говорить, сколько хочешь, по междугородке. Узнал имена и отчества двух министров культуры России и тех, которые ведали Литвой, Латвией и Эстонией. Звоню министру культуры Латвии. Говорю: «У нас к вам просьба. У нас есть очень талантливый режиссер, мы хотим, чтобы он помог латышском театру». Он говорит: «У нас все места заняты». «Надо постараться», – говорю. Звоню в Литву: «С вами говорит министр культуры из России». Их начальник боялся советской власти больше, чем я. «Пусть немедленно приезжает, - отвечает, – мы его ждем».
В Русском драматическом театре Литовской ССР Роман Григорьевич ставил спектакли четыре года. На этой сцене 23 года служил актер Вячеслав Гунин.
– При всей своей мягкости это жесткий и требовательный режиссер, с которым нельзя работать вполсилы, а надо существовать на пределе возможного, – вспоминал Вячеслав Гунин. – Он ставил планку высоко, и ниже было нельзя. «Отдыхать будете на месткоме», – любимая его присказка. На одной из репетиций, так получилось, возникло такое напряжение, что я швырнул стул в Виктюка. Все обошлось, и спустя час он мне: «Детка, ты же голодный, пойдем пообедаем, ты такой темпераментный. А стульчики крушишь, да еще казенные… Детка, это же ложный темперамент, это дурно. Но вообще-то правильно, оставь это для второго акта».
Взгляд ребенка и мудреца
В последние годы мастер не раз приезжал в Тверь, привозил свои спектакли, общался со студентами и преподавателями колледжа культуры имени Львова. С этим учебным заведением режиссер знаком: едва открылся после многолетнего ремонта Театр Романа Виктюка, как его постоянными зрителями стали будущие актеры и режиссеры из Твери. После одного спектакля они пришли к мастеру за кулисы, чтобы сказать ему слова восхищения. Когда собрались уезжать, Роман Григорьевич вышел их проводить. Он увидел через стекло автобуса лица ребят, и это его очень впечатлило.
Одну из таких встреч, которая произошла четыре года назад в колледже культуры, кто был, не забудет никогда. «Невозможно поверить!!! Ровно четыре года назад был счастливейший день, круто повернувший мою жизнь! В сердце навсегда останется Ваш взгляд ребенка и мудреца, тепло Ваших рук, аромат Ваших духов», – написала на своей странице в Facebook преподаватель колледжа Марина Солодкая в день смерти Романа Виктюка.
Это действительно было потрясающе. Когда он вошел, зал аплодировал стоя. Роман Григорьевич молчал, с интересом вглядываясь в лица, потом, когда наступила тишина, предложил разговаривать стоя. Так сильнее напряжение беседы, объяснил он. И минут 20 зрители стояли, а потом еще почти два часа слушали, как этот гениальный режиссер говорит о жизни и искусстве, как отвечает на вопросы.
– Что отличает ваш театр от остальных? – спросили его студенты.
– Отрицание правдоподобия и возвеличивание эпоса. Античное искусство – это голос, тело, открытая эмоция. В спектакле «Федра» на сцене 24 человека, и все – в одном открытом нерве. В греческом театре правдоподобия не может быть. МХАТ пытался поставить «Гамлета», но провалился с треском. То же и с Блоком – пять лет Станиславский пытался воссоздать быт. Блок сказал: «Это не искусство».
– Были такие моменты, когда вы ошибались в артисте, которого взяли в свою труппу?
– Такого не бывает. Если у него не получается, виноват я. Я должен искать другой ход. Надо ощущать его умение слышать. Когда есть энергия тишины, есть молитва, тогда нет зависти, артисты не пишут жалобы друг на друга, не требуют зарплаты и не рвутся в сериалы. Пожалуйста, идите в ваши сериалы, получайте ваши деньги и квартиры. Но возврата не будет, потому что распространение этой бациллы потом не остановить. Это наша гибель. Вот видишь на экране актрису, она стоит, переживает, а в глазах – счетчик. И она тащит и тащит паузу, потому что чем она длиннее, тем больше денег. Бред.
– Где вы выступали, пока в вашем театре шел ремонт?
– Мы ездили по всему миру, были в 49 странах. И везде нас принимали фантастически. В Нью-Йорке были такие толпы! Я на футболе не видел такого количества людей. Каждый день в течение месяца играли «Служанок». А в последний день нас попросили сыграть три спектакля, третий – в 12 ночи. На последнем номере те, кто был на улице – там был установлен экран, ворвались в зал, бросились на сцену, стали танцевать вместе с актерами, срывать с себя золото и все, что есть, бросать к их ногам. Я стоял за кулисами и говорил: «Оставьте что-нибудь и мне!». В Театре сатиры я поставил пьесу «Реквием по Радамесу», где играли Лена Образцова, Оля Аросева и Верочка Васильева. Две уже умерли, осталась только Верочка. Они на сцене после вокального финала в ухо мне говорили: «Ты продлил нам еще один день жизни». Лена должна была благословлять открытие нашего театра. Финал был уже близок, ей предстояла поездка в Германию на лечение. И вот она вошла, в белом шифоновом платье, с лицом небесным, и спела то, что звучит в финале спектакля «Федра», – песню Курта Вайля. Это было как прощание. Она закончила и сказала: «Я так никогда не пела»… Театр призывает тебя ввысь, и выдержать этой высоты почти невозможно.
– Если бы у вас была возможность жить в другом веке, какое время вы бы выбрали?
– Я бы к маме ушел. Когда мне было семь месяцев, мама пришла в театр оперы на «Травиату» Верди. И когда началась эта гениальная увертюра, я начал в ней биться так, что она трижды выходила из зала. И первый крик звучал на той же ноте, с которой начинается великая опера. Я был на могиле Верди и сказал ему: «Спасибо, что ты позвал меня в этот мир».
– Вам исполнилось 80 лет. В чем секрет вашего долголетия?
– Это – долголетие? У человека должна оставаться энергия молодого организма – как у боксера, в любом положении, в защите или нападении. Если этой энергии нет, беда. Был такой замечательный человек Вампилов. Он приезжал ко мне сюда, в Тверь. Его никто тогда не ставил, я был первым. И когда в нем кончился запал ребенка, он умер от потери этой энергии. Натянута лента, стоит физрук с пистолетом, считает «раз, два, три», и ты бежишь. Я так каждый спектакль бегаю.
– Есть ли у вас мечта?
– Если мечты не осуществляются, надо придумывать другие, которые сбываются. А вообще-то, когда ты появляешься на этот свет, за тебя уже все придумано. Что сбывается, то и должно было сбыться.
– Чем бы вы занялись, если бы не было театра?
– Ничем. Ушел бы туда, откуда пришел.
– Для вас жизнь – это театр?
– Не только жизнь, но и смерть.
