Детей надо брать на руки.
Почти все воспитанники Конаковского дома ребенка находят свою семью.
Елена Румянцева, главный врач Конаковского специализированного Дома ребенка, занимается детьми дважды обделенными – мало того, что они страдают органическим поражением центральной нервной системы, нарушением психики и другими патологиями, так еще многим из них не повезло родиться в неблагополучных семьях, и от них отказались их родители.
Несколько дней назад, накануне Дня Конституции Российской Федерации, губернатор Игорь Руденя наградил главврача Дома ребенка званием «Почетный работник здравоохранения Тверской области». Мы поздравили Елену Румянцеву с этим событием и воспользовались случаем поговорить о ее невероятно трудной работе.
– Елена Павловна, когда вы сюда устраивались на работу, не пугало, что здесь дети с такой судьбой?
– Я же детский врач, и если не я, то кто еще им поможет? Мечтала здесь работать: приезжая к родственникам, которые жили в Конакове, смотрела, как строится дом ребенка, и думала, что обязательно пойду сюда. Я жила тогда на Дальнем Востоке, у меня был опыт работы в родильном отделении и в отделении педиатрии. Так и получилось, 25 лет назад в Конакове открылось это учреждение, и через год я устроилась педиатром. Именно такие дети, прежде всего, и нуждаются в помощи, именно их и жаль больше всего. Я слышала, как говорят: «Я не могу здесь работать, мне тяжело, потому что мне очень жалко больных детей». Я считаю, наоборот, здесь должны быть люди, которые способны на этой чувство. Если нет жалости и любви к обездоленным детям, работать невозможно.
– Но ведь сердце разорвется каждый день видеть лежачего, тем более брошенного ребенка. Или наоборот, придет выгорание.
– Выгорание происходит в любой профессии, если большая нагрузка. Мы все работаем в тяжелых условиях – и в больницах, и в детских садах, и в школах. Здесь происходит серьезный профессиональный отбор, но делаем его не мы: человек сам понимает, может ли он помогать детям или нет. Жесткие люди, не умеющие жалеть, уходят. Как и слишком жалостливые, которые ничего не могут, кроме как сидеть и плакать над ребенком. Так тоже не годится – детям нужна помощь.
– Плакать не надо. А что же делать?
– Брать на руки, обнимать. Они нас целуют, зовут мамами. Малыши не знают свою маму, но есть ребята постарше, которые поступили года в три, хотя таких мало. Но они слышат, как к нам обращаются другие дети и так же начинают нас называть. Они очень добрые малыши, каждый хочет сесть к нам на колени, обнять.
– Одна медсестра рассказывала, что во время учебной практики им запрещали брать детей на руки: чтобы они не привыкали.
– Я тоже о таком слышала, но если у себя сталкиваюсь с такой позицией… Для нас это неприемлемо. Когда я прихожу, чтобы послушать какого-то ребенка, ко мне сразу же очередь выстраивается детей с поднятыми майками. И надо каждого послушать и горлышко посмотреть, иначе будет обида. У нас очень доброжелательная обстановка. Характеры, конечно, разные, есть ребята с агрессией, связанной, возможно, с их заболеванием. Но они со временем выравниваются. Когда захожу в группу, всегда беру ребенка на руки.
– Но вот вы уходите, а ребенок начинает плакать.
– Я ушла, но другая «мама» пришла: есть тети, которые работают с ними в группе, кто их знает и не вызывает опасения. Когда к нам приходят чужие, на праздник или будущие опекуны, ребята бегут к нам. Они не боятся белых халатов, для них он знак безопасности. Я предлагаю гостям надеть белый халат, чтобы малыши быстрее привыкли.
– Они к вам привязываются, а когда исполнится четыре года, его отправляют в детдом.
– Да, если его никто не взял. Но это бывает крайне редко, в год два-три человека, в этом году два человека. Каждый год от 50 до 100 человек уходят в семьи.
Дом казенный, но временный
– Ваш дом необычный – дети больные.
– У детей патологии разного рода, приобретенные и врожденные, чаще всего – нервной системы. Есть дети с особенностями развития, у которых пусть легкое, но поражение мозга присутствует. Чаще всего нетяжелое поражение нервной системы обусловлено неправильным поведением мамы во время беременности. В Тверской области всего четыре дома ребенка, и все они специализированные. Есть еще в Кашине и Вышнем Волочке, но они небольшие, и тяжелых детей туда стараются не отдавать. Больные, да, живут и лечатся у нас и в тверском доме ребенка. Везут к нам или в Тверь, потому что в маленьком доме ребенка не все специалисты есть в штате. Наши педиатры, неврологи, логопеды, психологи, психиатры делают все для того, чтобы вылечить их, много с ними занимаются, делают физиопроцедуры, массаж и все необходимое.
– Много среди них отказников?
– Сейчас нет, но раньше таких детей было намного больше. К нам приходят, в основном, дети из неблагополучных и асоциальных семей. Их забирают на время органы опеки, но многих потом возвращают домой. И только в том случае, если родители не изменили свой образ жизни или сами отказались забирать своих детей, они изымаются из семьи еще на шесть месяцев. Тогда суд решает вопрос о лишении родительских прав.
Были такие случаи, когда родители не готовы были воспитывать больного ребенка и приводили его к нам. Естественно, временно. Бывало, тяжелые дети жили у нас до четырех лет, мы их поднимали, а потом их забирали домой. А чтоб отказаться категорически от новорожденного! За мои 25 лет работы был один случай, когда ребенка с синдромом Дауна оставили в роддоме.
– Всего один случай! Столько разговоров в свое время было о таких детях.
– Да. У нас сейчас всего один ребенок, с патологией нервной системы, но дело не только в этом: там и мама такая… Он просто ей не нужен, не потому что больной. Бывает так: мама пишет заявление: «Прошу взять на шесть месяцев». Через какое то время рожает другого и не знает, как жить дальше. Пишет, что отказывается от первенца и согласна на то, чтобы его усыновили. Мы каждый день отдаем детей в приемные и родные семьи. Из всех поступивших остается процентов 10. Иногда они уходят в детдом, как это было в прошлом году с одним малышом: его мама сидела в тюрьме – под опеку опасаются брать, а на усыновление нельзя.
В этом году, несмотря на пандемию – людей, которые мечтают о сыне или дочери, не останавливают никакие препятствия, – в свои семьи поехали более 60 малышей, в том числе тяжелые. В данный момент ждут решения своей участи менее 30 обитателей нашего учреждения.
Неважно, в какой стране, лишь бы в семье
– Как вы относитесь к запрету усыновлять сирот иностранцами?
– Понимаете ли, желающих усыновить маленьких детей всегда было больше, чем самих этих детей. И мне все равно где дети живут, в какой стране, главное чтобы в семье. Никаких плохих случаев усыновления не было. Родители до сих пор пишут нам письма, присылают фотографии, приезжают со своими приемными родителями. С некоторыми связь не прерывается много лет. Например, одной девочке, ее забрали в два года, сейчас 16 лет. У нее день рождения в ноябре, мы всегда ее поздравляем.
Да, иностранцам предлагали только больных детей, которых не взяли россияне. Помню, был ребенок, которого увезли за границу. Перед этим его 200 человек смотрели и не взяли. Но важно еще знать, что сейчас нет таких тяжелых детей, как раньше. За 25 лет медицина ушла далеко вперед, слава богу, многое изменилось: очень хорошей стала внутриутробная диагностика, теперь на ранних сроках обнаруживается серьезная патология. В прошлые года было очень много больных детей, которые рождались без ручек, без ножек, с тяжелыми пороками головного мозга, неоперабельными. Сейчас прямо из роддома везут в больницу, оперируют на сердце, на головном мозге. А дальше с ним уже работаем мы, выхаживаем.
– Изменилась, кажется, не только медицина, но и общественное сознание – оно стало более гуманным.
– Это так. Брать в семью приемного ребенка теперь считается даже престижно. Сколько высокопоставленных людей гордятся этим! Не стыдятся родители и ребенка-инвалида. У меня много знакомых, у которых дети с синдромом Дауна, и им даже в голову не приходило, что можно отказаться от них. А посмотрите, как власти стали поддерживать семьи, которые берут детей: им оказывают всестороннюю помощь, выплачивают пособия. В этом отношении политика государства поменялась кардинально.
Что касается усыновления иностранцами, им отдавали только отказных детей, которых сейчас просто не стало. В российские семьи отдают под опеку с последующим усыновлением. Таких детей, которых можно было бы отдать иностранцам, сейчас нет.
–А если возьмут и вернут, потому что такой больной не нужен?
– Такого ни разу не было. На сегодняшний день у нас восемь детей, у которых установлена инвалидность. Есть ребята с потенциальной инвалидностью, таких примерно половина, мы их лечим, пытаемся вытянуть в норму.
– Несмотря на помощь государства, многодетные семьи все равно испытывают большие материальные трудности. Разве не так?
– Я знаю много многодетных семей. Они живут небогато, но у них все есть, и они сознательно относятся к родительству. Принимая решение родить двоих-троих-пятерых детей, каждый должен рассчитывать, прежде всего, на свои силы. Да, хорошо, что государство помогает, но полностью надеяться на него не правильно.
– На кого рассчитывать женщине, которая одна воспитывает инвалида? Вы представляете себе такую ситуацию, в которой могли бы отказаться от своего ребенка?
– Это, конечно, тяжелая ситуация. Именно для таких семей, в которых воспитывается дети с проблемами в развитии, у нас в доме ребенка с 2014 года работает дневная группа. Женщина, чаще всего мать-одиночка, может приводить ребенка на целый день. Здесь он получает медицинскую и психологическую помощь, с ним бесплатно работают специалисты. За шесть лет через эту группу прошли почти 100 детей… Как вы сказали: отказаться от своего ребенка? Этот вопрос я себе никогда не задавала, потому что я в этом живу.
