Сегодня, когда отдавать конституционный долг уходит поколение Z, клуб ветеранов «МК в Твери» вспоминает, как служилось их отцам в последние годы существования СССР. Личный опыт автора этих строк пересекается с историческими вехами в судьбе государства. Советская армия стала школой жизни для многих поколений и в этом смысле продолжает влиять на мировоззрение значительного числа людей и по сей день.
«Смыть кровью»
Армию Ваня всегда любил и уважал. Любил, когда играл во дворе с пацанами в войнушку или смотрел военные фильмы, уважал, когда каждое 23 февраля старательно выводил неровным детским почерком открытку папе. Отец немного застал войну совсем юным, был призван за год до конца, однако в боевых действиях поучаствовать не успел. Впрочем, получил медаль «За победу над Германией», которая лет через сорок стала котироваться и давать право на бесплатный проезд и на кое-какие другие льготы.
Когда призвали старшего брата, родители сказали Ване: ему там сейчас тяжело, будет рад любой весточке из дома. Ваня долго ломал голову, чего бы ободряющего написать брату, и, наконец, додумался: «Стащи там где-нибудь и пришли мне пистолетик», - старательно вывел он на тетрадном листке. А потом обиженно сопел, когда его отругали и велели переписать в благонравном духе.
С тех пор армейская тема и Ваня существовали в непересекающихся плоскостях. Даже когда на экраны вышел захватывающий боевик «В зоне особого внимания», Ваня не захотел, как все мальчишки страны, становиться десантником. В общем, он был довольно книжный и тепличный подросток, так что не возражал родителям, которые считали, что лучше отучиться на военной кафедре при вузе и выйти оттуда лейтенантом запаса.
Когда он поступил в университет, выяснилось, что большинство сокурсников придерживается тех же убеждений. «Армия – хорошая школа жизни, но лучше окончить ее заочно», - ухмылялся сосед по комнате Саша. Ваня удивлялся, как может так рассуждать будущий рыцарь партийной советской печати, на что Саша отвечал, что не собирается работать в газете, а планирует сразу стать чиновником. И ведь стал. Спустя лет двадцать Иван даже побывал у того в офисе, к которому прилагалась секретарша и автомобиль. А на стене над креслом висели две благодарности в рамочках. Одна за подписью Ельцина, другая – Путина.
Ну а меньшинство однокурсников свои два года уже отслужили и посещали военную кафедру для забавы и ради ностальгии. Они не робели перед читавшими спецкурс боевой пропаганды подполковниками и охотно ржали над офицерским юмором типа «А вот к этим документам допускается только узкий круг ограниченных людей».
Долго ли, коротко, но подошел первый «взрослый» Ванин юбилей – 20 лет. Студент решил не ударить в грязь лицом перед товарищами по общежитию и отметить дату по полной, то есть основательно закупившись спиртным. Однако парень не учел, что а) по стране шла антиалкогольная кампания; б) день его рождения совпал с открытием очередного съезда КПСС; в) по причине чего все общежития шерстили студенческие оперотряды.
В общем, командиру оперотряда, заглянувшему под студенческую койку и обнаружившему там изрядный запас стеклотары, оставалось только удовлетворенно хмыкнуть от такого крупного улова, а студенту Ване Белкину – в качестве красивого жеста взять всю вину за организацию пьянки на себя и отправиться «смывать кровью» строгий выговор с занесением в комсомольскую карточку. Лучшим местом для этого считалась армия. «Вернешься – восстановишься», - утешали его. «Так и быть, отдам два года, но зато больше не прикопаются», - размышлял отчисленный. Пример другого соседа по комнате, который виртуозно косил от армии уже лет пять, не вдохновлял: не хотелось, как он, три часа таиться в туалете, выжидая, пока, наконец, уйдет внезапно нагрянувший работник военкомата.
Школа жизни
Так и вышло, что в середине июня, когда университетские друзья-товарищи сдавали летнюю сессию, пассажирский поезд «Москва - Караганда» повез небольшую воинскую команду призывников под началом загорелого прапорщика вдаль от родного Калинина. Ехать было двое суток с лишним; перезнакомившись и пересказав все байки и анекдоты, ребята стали петь – почему-то заунывные арестантские песни, «Таганку» и «Ванинский порт». Да веселиться, собственно, было и не с чего. Прапор периодически следил, чтобы не высовывали голову в раскрытое от жары окно, стращая историей про призывника, которому ее снесло доской со встречного товарняка.
Казань… Челябинск… Курган… Под вечер приехали к месту назначения. На маленькой привокзальной площади ждал пропыленный грузовик с военными номерами. Прапорщик махнул солдату-водителю и ловко забрался в кабину, а призывники, отгибая грязный тент, полезли в кузов.
Понемногу смеркалось, и огоньки зажигались в темноте точно так же, как в трех тысячах километров отсюда, на родине. Мелькнул придорожный указатель: Долматово. Земляки переглянулись, кто-то вздохнул: «А там Глазково, поворот на Бежецкое… эх, я бы сейчас пешком побежал!».
Но все понимали, что это только топонимическое совпадение, а путь домой будет длиться два года.
Место, куда их, наконец, привезли, было загородным учебным пунктом войсковой части. В длинной одноэтажной казарме светились все окна. Здесь уже обжились новобранцы из Молдавии, Узбекистана и с Тамбовщины. Вновь прибывшим стали выдавать форму: гимнастерку со штанами-галифе, погоны, белую материю на подшивки, портянки, сапоги. Здесь же их наголо стригли машинкой. Наиболее сообразительные уже пришивали погоны и подворотнички. Белкин слонялся, не зная, куда приткнуться, и удивляясь, как его новые приятели, такие разные вчера, вдруг сделались одинаково тонкошеими и ушастыми.
Сапоги он взял себе на размер больше, и это был первый печальный армейский опыт: кирзу надо выбирать размер в размер. Кроме того, от упражнения «гусиный шаг» на первой же физзарядке подметки едва не запросили каши. Впрочем, позднее попадались Ване и сапоги на полразмера меньше, подарившие ему такие каменные мозоли, что хоть гвозди забивай, и так чисто стершие волосы на играх, что могли позавидовать женщины.
Второй урок еще быстрее превратил книжного юношу во внимательного и предусмотрительного солдата. Всех новобранцев повели в городскую баню, выдав чистое белье. Ване Белкину достались ослепительно голубая майка и ярко-синие сатиновые трусы плюс новые портянки. Сложив все стопкой, он сунул ее в шкаф и отправился мыться. А когда вышел, обнаружил в шкафчике до предела заношенные – спасибо, что чистые, – трусы, выцветшую рваную майку и… все. Он держал это тряпье в руках и переводил укоряющий взгляд с узбеков на молдаван и на своих. Все вокруг сосредоточенно одевались, до нравственных мучений растяпы-новобранца никому не было дела. Между тем в его голове в эту минуту на мелкие кусочки разлетался миф о воинском братстве и боевом содружестве, миф, годами вызревавший на правильных патриотических книжках и кинофильмах. В них почему-то не говорилось, что боевые товарищи могут красть из твоей тумбочки мыло, лезвия и весь станок, зубную пасту и даже щетку. Чужую щетку-то зачем, удивлялся Белкин, пока однажды не увидел, как карачаевец Темирбулатов, уединившись в умывалке, чернит свои светлые усы сапожным гуталином. В этот день вышел очередной приказ министра обороны о призыве и увольнении в запас, повысивший Темирбулатова с «черпака» до «деда». А кисточкой «дедушке» Советской армии послужила именно чья-то зубная щетка.
Ты, с любовью сшитая
Тем временем снаружи раздался рык сержанта. Ваня уже успел усвоить, что эти уверенные в себе парни с лычками – главное начальство для новобранца, поэтому торопливо напялил на себя поношенное белье, выбрал из кучи грязных солдатских портянок пару посветлее и поспешил в строй. Позднее выяснилось, что вместе с чужими портянками он заполучил грибок, который напоминал ему об армии еще лет десять.
Ну а рычащий сержант был особенный экземпляр. Говорят, на сержантском звене держится вся американская армия, но там это профессиональные старослужащие. Однако и Советская армия в рамках двухлетней срочной службы научилась выращивать не менее ценные кадры. Сержанты не стояли на посту, не мыли полы и не занимались физической работой. Они за счет командного голоса добивались всего этого от рядовых, поэтому у них оставалось время заняться собой, точнее, собственным внешним видом.
В первом встреченном в армии сержанте опытного служаку выдавала выглаженная приталенная гимнастерка со стрелками на рукаве и ушитые до степени гусарских лосин галифе. Бляха на ремне, выгнутая чуть ли не под прямым углом, свободно свисала чуть ниже пятой пуговицы. Картину служивого шика дополняли жесткие вставки под погонами, а из многослойного подворотничка могли бы сделать себе подшивки минимум трое новобранцев. Наконец, обычные кирзовые сапоги блистали не хуже лаковых туфелек модницы, а подметка была обточена с боков на сужение. Довершала облик унитазная цепочка со связкой ключей, которую сержант расслабленно вертел на пальце.
О секрете блестящих кирзачей Ване чуть позднее рассказал музыкант из полкового оркестра. Густо смазанные сапоги наглаживались утюгом. Впитавшись в горячую кирзу, яловую кожу или юфть, гуталин делал обувь водонепроницаемой. Кроме того, такие запылившиеся сапоги достаточно было наскоро обмахнуть сухой тряпкой, чтобы они приобрели прежний блеск, тогда как стандартную обувь приходилось надраивать щеткой с ваксой к каждому построению.
В человеке все должно быть прекрасно, и головной убор в том числе. Пилотка на бравом сержанте была тоже от- кутюр, то есть заглаженная с боков так, чтобы скрыть внутренние складки. Лучи звездочки были загнуты. Это была вещь на показ, невозможно было представить, чтобы владелец по сигналу тревоги растянул эту красоту на всю голову, а сверху приплюснул каской. То же, кстати, относилось и к зимним шапкам. Белкин не раз изумлялся, какой шик наводили на серую цигейку щеголеватые старослужащие.
Для этого требовались вафельное полотенце, вакса для сапог, 3-4 тома «Истории КПСС» (имелись в каждой Ленинской комнате) и утюг. Шапку натягивали на стопку книг, до легкой синевы натирали сапожной щеткой с ваксой, потом наглаживали четыре грани через мокрое полотенце. Получался практически куб. Головной убор после процедур сжимался на пару размеров и помещался только на затылке либо на лбу. Выглядело ужасно залихватски. Полотенце, взятое у безответного новобранца, конечно, невозвратно погибало, но в череде прочих тягот и лишений воинской службы, причитавшихся на долю «щеглов», являлось сущим пустяком. Главное было, чтобы никто их начальства не увидел, как советский солдат пользует «Историю КПСС».
Рассказ о зимней форме одежды следует завершить шинелью. На «гражданке» Белкину эта вещь всегда казалась громоздкой и тяжеловесной, а ночуя в холодной казарме, он обнаружил, насколько тепло под ней спать. Вспоминая потом годы службы, он понял, что гоголевский Акакий Акакиевич, превративший свою шинель в фетиш, был в житейском смысле очень даже прав.
Ну а в армии неказистое с виду изделие в руках мастера превращалось в довольно щегольскую вещь…
Окончание читайте в следующем выпуске «МК в Твери».
