Рассказ тверской певицы Веры Вербы «Страшный сон» был особо отмечен жюри Всероссийского конкурса, посвященного 75-летию Победы, а сама она стала его лауреатом. Несмотря на то, что минуло уже три года, мы считаем, сегодня он особенно актуален и достоин страниц нашей газеты. Это художественный рассказ, в то же время повествование во многом документально. Реальны и главный герой, и его медальон, да и сама география, где развертывается действие сюжета. Память о пропавшем без вести на полях сражений Великой Отечественной войны близкого родственника всегда отдавалась в сердце Веры Вербы незатихающим эхом. В преддверии трагической даты 22 июня мы все должны еще раз вспомнить, к каким бедам приводит фашизм и сколь важно сегодня спасти мир от его возрождения.
Страшный сон
Публикуется впервые
Солнце поднялось уже высоко, но в доме все спали. «Не случилось ли что?» - подумала я. Открыла глаза и увидела, что на расстеленных на полу матрацах с краю спит отец, мать с другого края, и все дети посередине.
- Ну, слава богу, все хорошо, - подумала я и перевернулась лицом к отцу. Когда узнала, что началась война, то всё время смотрела на спящего отца и не могла налюбоваться. Как же он будет убивать людей? Разве он сможет? У отца был порок сердца, и мы все молились, чтобы его не взяли на войну, но, невзирая на его почтенный, 50-летний возраст, повестка ему всё же пришла.
И вот в это солнечное утро я опять загрустила. Но вдруг из чулана, с того места, где лежали ухваты, прыгнул человек с плитой в руках, рукава засученные, руки толстые, страшные, и положил её на голову отцу и стал на неё жать ногой. Я хотела встать и помочь столкнуть плиту с лица, но поняла, что ноги мои зажаты. Изо рта рвется крик: «Отец, я не могу тебе помочь, мои ноги зажаты». Внезапно открыв глаза, поняла, что в доме темно, все спят и все, что я видела, это просто был сон. Сквозь занавески свет луны тихонько прокрался мне на одеяло. «Как хорошо, что отец живой и невредимый», - подумала я. Со страха я укрылась ватным одеялом так, что не оставила даже щелочки для воздуха. Мне было жутко, душно, жарко, как в бане, но я все-таки уснула…
Проснулась утром, голова мокрая, вся мокрая, как мышь. Мать на кухне жарила блинчики. Я очень их любила, слюни просто не успевала сглатывать. С улицы доносилось мычание коров и звук кнута, - это пастух собирал стадо и гнал на пастбище. Я оделась и бегом побежала к бабушке Фекле, матери моего отца Степана. Солнце только касалось земли своими лучиками, так ласково пробуждая все живое вокруг. Крик петухов разливался по всей деревне. Моя бабушка была очень отзывчивая, добрая женщина, ее любили в деревне буквально все, от мала до велика, обращались к ней за советом или помощью, она никогда никому не отказывала.
- Бабушка, я видела сегодня страшный сон, - сказала я.
– Ну, рассказывай, - ответила она мне.
И я начала пересказывать свой сон, вспоминая все до мельчайших подробностей. Бабушка послушала меня и сказала: «Не говори отцу ничего, отец с войны не вернется». Слезы хлынули из моих глаз.
– Как не вернется? А как же я, братья и сестры, мама? Мы же не сможем без него.
Бабушка молчала, и только желваки на скулах выдавали ее переживания. Кому как не ей бояться такой потери в семье. Я побежала к речке Чернушке. Всегда, когда мне было неспокойно, я шла к реке и просиживала возле нее часами. Это была обычная тихая деревенская речушка с серебристо-прозрачной водой, с особым каким-то журчанием, в местах, где огромные камни-валуны выкладывали жители для преодоления реки во времена весеннего разлива. Сомы старательно прятались за камнями, наверное, укрывались от солнца. Ивы росли прямо у воды, поэтому кувшинки с ярко-желтой окраской спокойно отдыхали в ее тени, создавая великолепие этого замечательного уголка природы.
А у папы были такие планы на жизнь! Вначале он хотел переехать жить в Подмосковье. Мы уже продали старый дом, паковали вещи. А потом он вдруг передумал, и поэтому ему пришлось готовить лес и начинать строительство. Папа купил старый дом на вывоз и перестраивал его, когда вдруг в сельсовете по радио объявили о начале войны. Крыша в доме осталась наполовину непокрытая, дранка осталась лежать во дворе, пришла повестка о сборах на войну.
Отец в первую очередь начал старательно складывать печь. Накопав глины, он аккуратно лепил кирпичики, сушил и хотел, чтобы печь была построена до его отъезда. Спать ему приходилось по три-четыре часа в сутки. Наконец, печь была построена. В ней было предусмотрено все, можно было спать четверым на печке или мыться внутри нее. Нашей радости не было предела. О том, что мне сказала бабушка Фекла, я держала в полном секрете от всех братьев и сестер, конечно, надеясь, что этого не случится.
В день призыва отца на войну все дети провожали папу пешком до деревни Кузьминки, потом он сказал, чтобы дети вернулись домой, а мама провожала отца до села Рамешки. Со всеми будущими солдатами отец шел пешком несколько десятков километров. Мопсик (так звали нашу лохматую собачку) никак не хотел расставаться с отцом. Поэтому папа взял его до города Бежецка, до того места, где был сбор всех солдат. И в первом письме с фронта он спросил о Мопсике, вернулся ли он обратно домой. А для нас Мопсик в то время был настоящим героем, потому что один прошел более ста километров.
Больше отца я не видела. Но всю жизнь я несу свою любовь к нему и светлую память.
Смертный медальон
Скрутив самокрутку, Степан сплюнул на газетку, провел шершавым пальцем и подумал: «Кому чего…Некурящим бойцам выдают плитки шоколада, конфеты, сахар взамен табачного довольствия. Но как покурил, вроде и на душе стало, будто в каждую клеточку твоего большого организма добавили сладкого снадобья спокойствия и доброты. Разве шоколад может заменить это лекарство? Не-е-е-ет», - и глубоко затянулся.
Всласть насладившись первой затяжкой, он понял, счастье и заключается в обычном человеческом исполнении желаний. Ведь, находясь на задании, бывало, по три-пять дней, а иногда и больше, курить было запрещено. Кашель у вражеских гарнизонов мог быть провалом любой операции. В такие дни всегда давал себе обещание бросить эту пагубную привычку. Но, возвращаясь в партизанский отряд, запах махорки притягивал к самокрутке, как младенца к материнской груди.
Находясь в партизанском отряде, не имея возможности получать и отправлять «треугольнички» ежедневно, он писал на клочке старой газетной бумаги , «обнять бы вас скорее», «скоро конец войне», «Степан Козлов д. Малая Горка Калининская область». Слова не имели местоимений, приукрашенных форм и имен. Но и так было понятно, кому предназначались эти строки.
В партизанском отряде он состоял с начала призыва на войну. Вначале их учили стрелять, ориентироваться на местности, ходить бесшумно (деревенские парни всегда отличались шумной ходьбой). Приходилось разрабатывать свой шифр письма для пересылки важной информации. Для этого они использовали обменный пункт связи в виде дупла в дереве или под валунами. Найти их можно было даже ночью. Командир отряда всегда отправлял через этот пункт донесения и получал также важные задания, которые обычно они выполняли поздней ночью или на рассвете. С едой было более-менее сытно. Картошка оставалась неубранной на полях, вот она и выручала. Бывало, даже на лопате у костра жарили.
Отряд всегда находился в постоянной боевой готовности. Место дисклокации меняли очень часто. Чаще всего искали места через непроходимые болота, прибегая к помощи местных партизан, которые знали каждую тропинку и веточку в лесу. В отряде был госпиталь, он находился в землянке. Солдаты наши одно время прямо «заболели совсем». Только не простудились, а всем хотелось познакомиться с новенькой медсестрой Светой.
Высокая, с русой косой и карими, как ночь, глазами, она так быстро делала перевязки, как будто и родилась с бинтами в руках. Тяжелобольных в госпитале не было. Но раненые были, после очередного задания - взрыва железнодорожного моста, по которому должен пройти поезд с горючим. Тогда удалось избежать убитых солдат.
Обласканная солнечными лучами, Света причесывала свои волосы, и на опушке наступала тишина. «Что замолчали, бойцы? Или, может быть, кому укольчик прописать?» Тут бы всем посмеяться в ладошку, а они как вороны: «Мне, мне, мне». Вдруг все дружно расхохотались. Света так смеется, что хочешь не хочешь, а улыбка появляется на любом скучающем лице. Посмеялись, пошутили, и каждый разошелся по своим делам.
«Степан!» - раздался окрик его друга. «Комвзвода вызывает!». Он наскоро поправил одежду и побежал. Изрядно вспотевший и опечаленный новостью Степан вышел из землянки, направился к пеньку, сел и закрутил самокрутку. Через два дня их группу отправляют на белорусские земли для освобождения города Гомеля от фашистских захватчиков. По горизонту катился яркий диск солнца, бросая свои оранжевые лучи на уже подмороженную землю. Стоял октябрь сорок третьего года. Кочки на болотах покрылись желтоватой морошкой, а красно-бордовая клюква будто рассыпала бусы по всему болоту. Утки, притихшие в заводях, начали шевелиться. Пришла пора отлета, и нужно было еще успеть обучить птенцов.
Шел третий год войны. На Курской дуге немцы потерпели поражение, и теперь линия фронта переместилась с русских просторов на белорусскую землю. В начале октября 1943 года наша армия вышла к городу Гомель, с которого и началось освобождение всей Белоруссии. Степан попал в часть 48-й армии, которая занимала позицию на реке Сож, на левом фланге фронта. Задание на сегодня ничем не отличается от предыдущих операций. Всегда нужно было действовать скрытно, тихо, без шума и суеты.
Задача состояла в том, чтобы разгромить вражеский гарнизон в деревне Жеребное и захватить плацдарм на правом берегу реки. Вначале нужно было идти пешком по нейтральной полосе, просачиваться между колючих кустарников, прыгать с кочки на кочку по болоту, боясь с нее соскользнуть. Хорошо, что всегда есть человек в отряде из местного населения, который знает проходимые места, и это спасает от внезапного столкновения с врагом.
Темнело, и над рекой появлялся туман. Курить и разжигать костры было запрещено. Переправляться на другой берег нужно было в ночь. Уже холодало. Река затягивалась хрупкой коркой. Решено было соорудить плоты приблизительно на семь человек. Все бойцы - настоящие умельцы, быстро нашли упавший лес, скрутили между собой лозой, кто-то отдал ремень. По реке уже шла ледяная снежура. Заметно похолодало. Над рекой висел плотный молочный туман, что спасало от вражеского огня. На середину плота поставили пулемет с солдатом. Когда солдаты начали вставать на плот, он заметно осел. Осторожно, вставая по краям на колени и гребя руками, как веслом, тронулись от берега. От переохлаждения начинала кружиться голова, вода казалась не просто ледяной, а ужасно колючей. Стучали зубы, и нарушалось дыхание.
Огонь, открытый с того берега, заставил солдат забыть о холоде. Они затаили дыхание. Но все обошлось. Огонь был не точечный, а просто обстрел в туман. Отдохнув на берегу совсем немного, просто выжав свои одежды, направились к деревне Жеребное. По сводкам от партизан в ней было 59 танков и более двух тысяч немцев. Соединившись с другими отрядами, своим внезапным появлением наши солдаты вызвали панику среди немцев. Эта ночь была нервной, кровопролитной и тяжелой. От фрицев зачищали дом за домом, а бой длился всю ночь...
Через 70 лет в Тверскую область из Белоруссии пришла весточка о том, что во время раскопок на белорусской земле под гусеницей танка найден смертный медальон (две гильзы, соединенные между собой) с запиской рядового Степана Козлова, ложка и ножницы.
