Сегодня в литклубе «МК» мы представляем стихи известных, но очень разных авторов. К сожалению, одного из них, Анатолия Устьянцева, уже нет с нами, но память об этом самобытном поэте и замечательном человеке живет в сердцах многих наших земляков (и не только).
Ефим Беренштейн не нуждается в особых представлениях. Известный ученый, прекрасный рассказчик, любимец студентов и библиотекарей буквально месяц назад выпустил пятый сборник стихов под названием «Вещение-вещание».
Анастасия Каменская – поэт и переводчик, пишет на русском и польском языках. У молодого автора уже два сборника стихов (и оба на русском).
________________
Анатолий УСТЬЯНЦЕВ (1951-2014)
Родился в Хабаровске, жил в Твери. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Автор трех книг стихотворений. Печатался в альманахах «Поэзия», «Истоки», журналах «Студенческий меридиан», «Литературная учеба», «Yellow Edenwald Field» (США).
* * *
Три утра. Петушиное время еще не настало.
Пью свой кофе. Он крепок и черен,
как в Гарлеме сон.
И дрожанию твердой звезды
голубого металла, -
Что стоит надо мной, -
я стараюсь попасть в унисон.
Замирая, ловлю эфемерно-эфирные нити.
Кто диктует их мне?
Кто извне эту пряжу прядет?
Это кайф, не сравнимый ни с чем.
Это опыт в зените.
Это то, что любые концы
воедино сведет.
Небосвода узор,
как на древнем ковре в Исфахане,
Где в любой узелок
вплетено по молитве земной.
Точно так же, как скрыто по облаку
в каждом бархане,
Что качались когда-то
в одной колыбели со мной.
Но при чем тут Иран?
И столица светлейшего шаха? -
Рукотворное чудо.
Алмаз в обрамленьи пустынь.
Это время само!
Это судьбы из горя и праха.
Купола их мечетей святых
васильково чисты.
И для них изразцы
здесь выкладывать надо руками,
Как выкладывал некогда Мастер
небесную твердь.
Выцветают глаза. -
Прозревают и глина, и камень.
И в чудесный оазис
легко превращается смерть.
...Три утра. Ни намека еще на рассвет
и галдящие будни.
И прозрачен эфир,
как алмаз в обрамленьи теней.
Согласитесь, что целыми днями
мы спим беспробудней,
Чем ночами, в которых
желанья и чувства сильней?
И забрезжит сквозь явь
очертанье какого-то знака. -
Во вселенском узоре -
кириллицы твердый овал.
На небесных лугах,
где пасутся стада зодиака,
Я под утро букет,
из цветов полусонных, нарвал.
ЗАГРАДОТРЯД
Вернулся он из той войны
Полуседой, как дым.
Живой осколок тишины -
И нем, и нелюдим.
Медали на стене висят,
И ордена висят.
Ушел на фронт он в двадцать лет.
Вернулся - в пятьдесят.
...Он брал бутылку из сельпо
И уходил в поля.
Выходит так, что здесь его
Ждала одна земля.
Села родного на краю
Он пил. И как-то жил.
Никто не знал, в каком бою
Он молодость сложил.
И груз какой такой вины
Давил его и гнул?..
Он тех запомнил со спины,
Кто в бой тогда шагнул.
Остался цел заградотряд,
И даже награжден.
Но к стенке памятью своей
Отныне пригвожден.
Его запомнила в лицо
На той войне судьба.
И обошла его свинцом,
Зато коснулась лба.
Еще при жизни он дожил
До Страшного суда.
Его манили из могил:
"Давай, браток, сюда".
И умирая много зим
В горячечном бреду,
Теням, склонившимся над ним,
Шептал он: "Я иду..."
* * *
Центр Азии. Тува.
Я в отпуске. Гуляю.
За год на буровой
С бичами одичал.
И в кабаке "Кызыл"
Рубли свои швыряю.
Они такой длины, -
Длиннее не встречал.
И все кругом свои:
Помбуры, лесорубы,
Геологи с моей
Саянской ГРП.
Гуляет шоферня,
Оркестр целует трубы,
В фужеры льют "под жвак"
Красавицам на "б".
И вдруг, особняком,
Московские студенты.
На практику. В тайгу.
Вчера из МГУ.
А среди них... она.
Бледнеют киноленты.
Я рукавом - глаза.
Во сне ли? Наяву?
Нетронутый ручей,
И солнышко лесное.
Глазищи - на весь свет
Распахнуты до дна.
Как встал, и не простясь
С компанией честною,
Пошел я вслед за ней, -
Не помню ни хрена.
Потом был Енисей.
Костер. Гитары. Небо.
И теплый легкий дождь
Нас пологом укрыл.
Я больше никогда
Таким счастливым не был.
Неси меня, река.
И плыл, и плыл, и плыл.
...Мы прожили пять лет.
Родили дочь Аленку.
Но, видно, не судьба
Вписаться в поворот.
Теперь всю жизнь назад
Мотаю кинопленку:
Центр Азии. Тува.
Мне 23-й год.
ПАМЯТИ ИГОРЯ МЕЛАМЕДА
Давай прикурим от дневной звезды.
И посидим. И время разбодяжим.
И прошлого распутаем следы
Черновиков на коктебельских пляжах.
Где чайки по-живому режут слух,
И волны набегают, как страницы,
Один и тот же стих мусоля вслух -
Коль "...выпало в Империи родиться".
Когда-нибудь опомнится твой Львов,
И все его базальты и граниты,
Откуда ты ушел, и был таков,
Домашний и еще не знаменитый.
Так мало зрячих, чтоб увидеть твой
Скажу я, - замысел, - ребяческий и чистый.
Не уходи! Побудь еще живой
В пределах этой линии волнистой
Воды голубоглазой, - впереди,
И позади, - холмов в зеленой дымке.
И точной рифмой ран не береди
Из жизни той, на давнем фотоснимке,
Где ты, да я, да некто пьет вино
Тяжелое из легкого стакана...
На вашей кухне, где сейчас темно,
И только время капает из крана.
РЕКА ТВЕРЦА
Меж берегов добра и зла
Она спокойная текла
Из лета прямо в Лету.
В нее смотрелись облака
Легко, совсем не свысока,
Не затеняя света,
Что шел с придонных родников
(Как от серебряных подков,
вода от них звенела).
Я ласточкой туда влетал
И там замедленно летал,
Не ощущая тела
Податливого. Там вода
Всегда мне говорила "да",
И время исчезало
В ее русалочьем раю...
И тонущую жизнь мою
Она опять спасала.
_________________
Ефим БЕРЕНШТЕЙН
Поэт, переводчик. Родился в 1957 году. Кандидат филологических наук; доцент кафедры философии и теории культуры Тверского государственного университета. Публиковался в антологии «Нестоличная литература», альманахе «Легко быть искренним» и др. Выпустил пять книг стихов: «Вещи» (1997), «Еще вещей» (2004), «Вещества» (2006), «Овеществленность» (2011), "Вещение-вещание" (2017). Переводил с английского труды по истории и философии, прозу С. Беккета, стихи Р. Лоуэлла, Э. Каммингса, Э. Мьюра. Автор ряда публикаций о русском и зарубежном авангарде в литературе и живописи. Живет в Твери.
ГОЛОС
Памяти Владимира Высоцкого
Одинокий голос в пустыне.
Одинокий набат вечевой.
Глуховатый голос доныне
Окликает тех, кто живой.
Он звучит из-под глыб, из-под спуда
В этой жирной да ржавой грязи.
Он плывет неизвестно откуда
По неизъяснимой Руси.
Безответность превозмогая,
Скрежеща. Как по стеклам жесть…
Это нисходит Благая
Весть…
РЕКВИЕМ
я бросил твой шлейф
он растворился
я бросил твой голос
он раскололся
с холодной меткой отчаяния
на моём пока еще лбу
ты верно летишь
по неведомой эллипсоидной орбите
ты уже не поёшь
мне
а как ты пела
на разные лады
на разных наречиях
отвергнув тебя
я опустел
я лишился
дружеских тусовок
бескорыстных девчонок
наивных надежд
бесконечности
уютного мира
возможно тут воля
лукавой неизбежности
но хотя бы через тысячу лет
вернись
моя комета
моя единственная
комета
209
НЕСКОЛЬКО ХАЙКУ
***
когда умирает человек
становится
жалко себя
***
любовь исчезает
когда захочет
и это правильно
***
по плоскому глобусу
катишься вниз
догадался – куда
***
в глазах бродячей собаки
немощная мольба
пощади
***
когда я покинул
лондон…
а когда я покинул лондон?
ТРОЕ
Так мраморно, что больше нет живых.
Честнее чести чушь чудесных чудищ.
Я пережевываю шепелявый жмых,
Но ты, слепец, вовеки здесь пребудешь.
И никакая сладкая латынь,
Где медь, как мед, роскошный и коварный,
Язык чужих, придуманных святынь,
Заемных фраз с «Вульгатою» вульгарной.
Есть речь.
Реченье.
Гордость.
Красота.
Есть совесть вести.
Голос издалече.
Благословенны Господом уста,
Что произносят звуки русской речи.
* *
болотный какой-то цветок
по-своему даже душистый
в корнях его грязи поток
останки людей и фашистов
он сер и немножко зелен
он зелен и синь и без цвета
и если появится он
никто не узнает про это
подумаем: грады с дождем
подумаем: воля святая
подумаем: мы переждем
а серый цветок расцветает
привыкли
и так хорошо
что серый становится серым
золы золотой порошок
оставшийся после Гомера
________________
Анастасия КАМЕНСКАЯ
Поэт, переводчик, литературный критик, филолог,
преподаватель ТвГУ. Член польской писательской организации Союз
католических писателей. Пишет на русском и польском языках. Автор двух книг стихов, написанных на русском языке.
***
В трамвайном лязге, в шуме городском,
размеренно идя со всеми вместе,
вдруг встанешь и забудешься — в каком
ты времени находишься и месте?
Родимые дворы и пустыри...
Ты маленький... Все дома… Мать живая…
Была. — И содрогнется все внутри,
как от прогрохотавшего трамвая.
***
Ребенок плачет за стеной.
А за другой — хрипит больной.
Соседи ходят надо мной,
а также — подо мной.
Таков тревожный, тесный мир,
который мы — жильцы квартир —
зовем ночною тишиной,
не зная тишины иной.
***
Нет в холодной землянке огня.
И напрасно землянин пред ней
на дыбы поднимает коня,
похваляясь отвагой своей.
Все впустую: мундир и седло,
серенады, цветы, соловьи,
ведь холодной землянке тепло
без его негасимой любви.
А землянин горяч и румян.
А в землянке ни искорки нет.
...Безучастно глядят на землян
небожители прочих планет...
***
Просидишь до самого утра
и в себе заблудишься, как в чаще.
вот уже кричат: «Вставать пора!»
Умываться, завтракать пора.
И глядеть, как черная дыра
грозно плещется в кофейной чашке.
Думаешь: космическая мгла.
Каково там? Лучше или хуже?
Где-то там шатаются тела,
слабые небесные тела,
отроду не знавшие тепла...
...да людей потерянные души.
***
Человек умереть собирается,
только трудно ему умирается.
Человек быть отважным старается,
только страшно ему умирается.
Понимает, что он умирающий,
но сегодня ему не пора еще.
Человеку нельзя не отчаяться —
жизнь кончается и не кончается.
В сотый раз прежних мук повторение —
так рождается стихотворение.
